Витька грузчиком в «Продуктах» устроился случайно. Просто пришёл за хлебом, а там тётка с завёрнутым глазом орала на какого-то алкаша, что ящики с молоком некому таскать. Витька сказал: «Давай я», — и всё, с тех пор он там. Работа простая: таскай да складывай, главное — не разбей, а то двадцать копеек из зарплаты вычтут. Витька не жаловался, хотя спина к вечеру ныла, как у деда после войны.

Магазин был старый, ещё сталинский, с подвалом, где молоко держали. Бутылки там стояли рядами, белые, с фольгой на горлышке, по пятнадцать копеек штука. Витька как-то спустился за ящиком, поскользнулся на мокром полу и пробил ногой стенку — тонкую, фанерную, прямо в закуток, где никто не ходил. Сквозь дырку виднелся двор, заросший лопухами, и кусок неба. Витька сначала испугался, а потом подумал: «А это идея».

На следующий день он взял отвёртку, расковырял дырку пошире — чтоб ящик пролезал — и начал. Утром, пока тётка с глазом считала сметану, он спускался в подвал, брал два-три ящика, выталкивал их во двор, а потом, в обед, сдавал в соседний магазин. Там принимали без вопросов, пятнадцать копеек за бутылку — как положено. Витька прикинул: два ящика — это тридцать бутылок, четыре с полтиной. Три ящика — почти семёрка. На бутылку «Столичной» хватало с запасом, а если с пивом мешать, так вообще ни в чём себе не отказывай.

Жил он весело. По вечерам в пивной у вокзала брал воблу и пару кружек, девки местные хихикали, мол, Витька при деньгах. Дома у него завелась колбаса в холодильнике, даже «Докторская», не говоря уже о спичках и соли — мелочь, а приятно. Он не жадничал, угощал соседей, те удивлялись: «Грузчик, а живёт как инженер». Витька только ухмылялся, мол, работа такая, премии дают.

Правда, миллионером он не стал. Считать Витька умел плохо, но чувствовал, что ящики в подвале как-то быстро кончаются. Тётка с завёрнутым глазом начала коситься, шептаться с уборщицей, а потом пришёл мужик в сером пальто, с лицом как у бульдога. Витька в тот день три ящика вынес, уже во дворе стоял, прикидывал, на что потратить, когда его взяли за шкирку. «Ты что, герой соцтруда, в подвале добычу копаешь?» — спросил бульдог, а Витька только икнул от неожиданности.

Посадили его быстро. Судья, толстый, с красным носом, пробурчал что-то про социалистическую собственность и дал три года. Витька в камере потом рассказывал корешам: «Думал, дырка — это выход, а оказалось — вход». Кореша ржали, а он смотрел в окошко и думал, что пятнадцать копеек за бутылку — это всё-таки не так уж мало. Только вот молока теперь не попьёшь — в лагере его не держат, да и подвалов там нет. А дырка осталась, говорят, до сих пор в магазине, как память о том, что даже в серости можно найти свет — хоть и ненадолго.