Катя стояла у окна своей однушки на окраине Бирюллево, глядя на серый двор, где два алкаша делили бутылку "Тархун-экстра", как будто это был последний эликсир бессмертия. Её волосы, выкрашенные в "баклажан" ещё в прошлом месяце, уже начали отрастать, обнажая русые корни — символ её вечного возвращения к чему-то исходному, хотя она сама не могла сказать, к чему именно. На столе лежала потрёпанная в мягкой обложке книжка "Чапаев и Пустота", которую она подобрала на остановке, и пачка "Беломора", купленная за 50 рублей у брутальной бабки возле метро. Катя курила и думала, что жизнь — это просто плохой контракт, где тебя всегда трахают, а ты даже не можешь выбрать позу.

Она работала на трассе уже три года. Сначала это было просто "подзаработать", потом — "а куда деваться", а теперь — просто привычка, как чистить зубы или смотреть "Пусть говорят" по вечерам. Но после той книжки что-то щёлкнуло. Там был момент, где Чапаев говорил про иллюзию "я" и как всё, что мы видим, — просто танец пустоты. Катя не поняла и половины, но фраза "всё — это не то, чем кажется" застряла в голове, как заезженная пластинка. И вот она начала замечать: клиенты, эти потные мужики с пивными животами и глазами, как у дохлой рыбы, — они ведь не её трахают. Это она их трахает. Их кошельки, их фантазии, их жалкие попытки почувствовать себя кем-то большим, чем они есть. Она — центр их маленького космоса, а они — просто пыль, кружащая вокруг.

И тут ей попалась Ленка, подруга с детства, которая теперь называла себя "Мадам Эль" и носила латексные перчатки до локтей. Ленка рассказала, как перекатилась в БДСМ — сначала просто ради прикола, а потом поняла, что это золотая жила. "Понимаешь, Кать, там ты не раздвигаешь ноги, там ты раздвигаешь границы. И платят втрое больше, чем за твой классический минет в "Газели". Плюс вся эта эстетика — плётки, маски, пафос. Ты как будто актриса, а не мясо". Катя вдохновенно затянулась "Беломором" и подумала: а ведь это как в той книжке — смена декораций, но суть та же. Только теперь ты не жертва сансары, а её режиссёр.

На следующий день она купила себе пугающе чёрный корсет на Wildberries за 2300 рублей (доставка бесплатная, спасибо промокоду) и пару дешёвых звенящих наручников в секс-шопе на районе. Первый клиент, толстый пованивающий дядька в костюме от "Сударь", пришёл с запросом "пошлёпать и унизить". Катя посмотрела на него, как Чапаев на барона Юнгерна, и сказала: "Ты — никто, понял? Пустое место в пустом мире". Дядька аж задрожал от восторга, сунул ей пять тысяч и попросил ещё раз повторить. Катя зловеще повторила, добавив что-то про иллюзию эго, и подумала, что Пелевин был бы горд.

Через месяц она уже снимала студию в центре, обставила её красными пролетарски-бархатными шторами и поставила в углу угрюмую статуэтку Будды, купленную на Авито за 500 рублей. Клиенты шли косяком: менеджеры среднего звена, криптобро, один раз даже попался бывший угреватый мент, который хотел, чтобы его называли "товарищ майор" и били по спине журналом "За рулём".

Катя освоила плётку, как будто родилась с ней в руках, и научилась смотреть на клиентов так, будто видит их насквозь — до самой зловонной пустоты внутри. Деньги текли рекой, но главное — она больше не чувствовала себя трахнутой. Теперь трахала она. Не телом, а чем-то большим — волей, эстетикой, пониманием, что весь этот мир — просто игра, где можно менять роли, если вовремя сообразить.

Иногда, сидя с мятной сигаретой у окна своей новой студии, Катя смотрела на огни оргазмирующей Москвы и думала: а ведь всё это — сансара в латексе. И смеялась. Потому что смех — это единственное, что остаётся, когда понимаешь, что центра тяжести нет нигде. Даже в БДСМ.