Кондратюк, к директору!

В девятом «Б» средней школы № 17 города Калуги, где запах мела смешивался с ароматом столовской картошки, а портрет Ленина на стене класса смотрел на всех с прищуренной экзистенциальной неизбывной тоской, учился Саша Кондратюк. Не то чтобы он был каким-то особенным — обычный близорукий пацан с малохольным, вытянутым собачьим лицом и чуть длинноватой чёлкой, которую он зачёсывал набок, чтобы казаться похожим на солиста «Jody Grind», и с вечным вопросом в настороженных бесцветных глазах: «А что, если всё это не просто так?»

Всё началось в тот самый день, когда Саша, шатаясь по дедушкиной захламлённой квартире в поисках старых номеров «Техники — молодёжи», наткнулся на пыльный покосившийся шкаф с разноцветными книгами. Дед, бывший инженер «Гидропушнины» с лицом, будто выточенным из куска ворованного оргалита, хранил там не только пожелтевшие тома Ленина, но и кое-что поинтереснее. Саша для себя обнаружил три книги: «Введение в психоанализ» Зигмунда Фрейда, «Игры, в которые играют люди» Эрика Берна и «Психология влияния» Роберта Чалдини. Названия звучали как шифры из шпионского фильма и это интриговало.

Саша читал взахлёб. Фрейд рассказывал ему про Эдипа и про то, что всё в жизни — это подавленные желания, Берн научил видеть «взрослого», «ребёнка» и «родителя» в каждом разговоре, а Чалдини раскрыл, как люди манипулируют друг другом, даже не замечая этого. Через многотрудную неделю Саша уже смотрел на мир как на огромный театр, где все играют роли, но никто не знает сценария. Особенно в этом неожиданно открывшемся ключе его заинтересовала классная руководительница, Нинель Семёновна Игошина, женщина лет сорока пяти, с устало-брезгливым лицом, причёской, напоминающей весеннее воронье гнездо, которые можно было в изобилии наблюдать в окрестностях Калуги, и голосом, который мог бы озвучивать приказы на утреннем построении пионерского лагеря «Искорка».

Нинель Семёновна была мастером своего дела. Она умела одним своим змеиным взглядом заставить весь класс чувствовать себя виноватым в том, что солнце светит не так ярко, как в прошлом году. Её коронки, типа — «Вы меня до инфаркта доведёте» и «Кондратюк, ты опять ничего не понял, как всегда» — были не просто словами, а целыми психологически точными и выверенными операциями по искажению баланса в свою сторону.

На очередном классном часе, когда Нинель Семёновна начала своё привычное нудное урчание: «Вы думаете, я тут для вашего развлечения стою? Вы вообще понимаете, что такое ответственность?» — Саша поднял руку. Класс замер. Поднимать руку на классном часе было всё равно что вызывать КГБ на дуэль.
— Нинель Семёновна, — начал Саша с иезуитской полу улыбкой, — вот вы сейчас сказали «вы думаете, я тут для вашего развлечения». Это ведь классический приём, да? Перенос вины. Вы как бы намекаете, что мы вас недооцениваем, а на деле это вы себя недооцениваете. У Фрейда это называется проекцией. Может, вам кажется, что мы вас не уважаем, потому что вы сами себя не до конца уважаете?

Класс ахнул. Нинель Семёновна предательски побагровела, но быстро взяла себя в руки.
— Кондратюк, ты опять умничаешь? — процедила она. — Может, тебе в учительскую пойти, раз ты такой знаток?
— А вот это, — продолжил Саша, будто не слыша, — уже переход в позицию «родителя» по Берну. Вы пытаетесь меня пристыдить, чтобы я занял позицию «ребёнка». Но я не поведусь. Давайте разберём: вы часто говорите «вы меня до инфаркта доведёте». Это ведь манипуляция через чувство вины. У Чалдини про такое есть — заставить человека чувствовать себя обязанным. А если копнуть глубже, по Фрейду, это может быть про ваш страх не справиться с нами. Эдипов комплекс, только наоборот — не дети против родителей, а учитель против учеников.

Класс встревоженно захихикал. Нинель Семёновна открыла было рот, но слова застряли где-то между её еврейской гордостью и благородной советской яростью. Саша же, чувствуя себя то ли молодым Фрейдом, то ли героем довольно абстрактной телепередачи «Очевидное — невероятное», пошёл дальше:
— А ещё, Нинель Семёновна, вы часто повторяете, что мы «ничего не понимаем». Это обесценивание. Вы как бы ставите себя выше, но если посмотреть с точки зрения психологии, это говорит о вашем внутреннем конфликте. Может, вы боитесь, что мы вас перерастём? У Фрейда это называется комплексом неполноценности, замешанным на страхе утраты контроля.

Тут уже класс уже не выдержал и заржал в голос. Даже аппатичная Ленка Смирнова, которая обычно рисовала сердечки гэдэровским фломастером на парте, отложила ручку и уставилась на Сашу с противоестественным восторгом. Нинель Семёновна, понимая, что теряет стратегические позиции, хлопнула потрепанным журналом по столу и крикнула:
— Кондратюк, к директору! Немедленно!
Саша встал, нагловато подмигнул воспрянувшим одноклассникам и пошёл к двери. На пороге он театрально обернулся и добавил:
— А это, Нинель Семёновна, уже бегство от реальности. Фрейд бы сказал, что вы подавляете свои страхи вместо того, чтобы их проработать. Ну ничего, я у директора тоже поговорю про манипуляции. Может, он тоже Чалдини почитает.

Дверь закрылась, а возбужденный класс ещё долго гудел, как трансформаторная будка на окраине города…
Так и жил Саша дальше, видя в каждом пионерском галстуке тоталитарно подавленное либидо, а в каждом звонке на урок — попытку системы загнать его в узкие рамки несуществующей реальности. И где-то в глубине своей проснувшейся души он знал: советская школа — это не просто место, где учат таблицу умножения, это полигон для игр, в которые играют люди. И он, Саша Кондратюк, теперь знал правила.