По обмену

Настя Каретина, пионерка с двумя тугими косичками и взглядом, который мог бы прожечь дыру в замелованной классной доске, сидела в актовом зале школы № 47 имени В.И. Ленина и слушала, как директорша, похожая на постаревшую копию куклы Барби с облезшей чёлкой, объясняла ей миссию. Миссия была простая, но, как водится, с подвохом: Настю отправляли в Америку, в Вашингтон, по программе обмена пионеров и скаутов. Её, лучшую ученицу седьмого "Б", знавшую английский так, будто она родилась в семье оксфордских профессоров, а не в хрущёвке на окраине Химок, выбрали для встречи с некой Самантой Смит, американской школьницей, чьё имя звучало как название дешёвой жвачки из ларька.

— Ты, Каретина, представляешь не только школу, но и всю страну! — вещала директорша, размахивая указкой, словно дирижёрской палочкой. — Покажи им, что советский человек — это не просто хомо сапиенс, а хомо советикус! Человек будущего!

Настя кивала, но в голове у неё уже крутилась мысль: "Если я хомо советикус, то кто тогда Саманта Смит? Хомо капиталикус? Или просто хомо гламурос?" Она представила себе девчонку в розовом платье, с начёсом, как у певицы из клипа на кассете, которую старший брат прятал в шкафу. Почему-то эта картинка вызывала у Насти лёгкое чувство тошноты, как от переслащённого лимонада "Буратино".

Через две недели Настя, с чемоданом, набитым тушёнкой и книгами про Павку Корчагина (на случай, если американцы захотят приобщиться к правильной литературе), приземлилась в аэропорту Даллеса. Вашингтон встретил её запахом хот-догов и гулом, похожим на тот, что издаёт телевизор, когда антенна плохо ловит сигнал. Саманта Смит оказалась не совсем такой, как Настя ожидала: вместо розового платья — джинсы с дырками, вместо начёса — кепка с надписью "Just Do It". Саманта жевала резинку и смотрела на Настю так, будто та была экспонатом в музее восковых фигур.

— Ты, типа, из России? Круто, — сказала Саманта, растягивая гласные, как жвачку. — Хочешь посмотреть Белый Дом? Он, типа, совсем отпадный.

Настя, чей английский был отточен на переводах речей товарища Брежнева, ответила с достоинством:

— Я была бы рада посетить резиденцию вашего президента. Это, должно быть, захватывающий пример империалистической архитектуры.

Саманта посмотрела на неё, как на инопланетянина, и буркнула:

— Ну, как скажешь. Пойдём.

Белый Дом оказался именно таким, каким Настя его представляла: огромным, белым и каким-то ненастоящим, словно декорация для фильма про шпионов. Экскурсия, на которую их привели вместе с толпой других школьников, была организована с американской дотошностью: гид, похожий на продавца подержанных машин, сыпал фактами о том, сколько комнат в здании (132), сколько туалетов (35) и сколько президентов спали в Овальном кабинете (ноль, но гид подмигнул, и все засмеялись). Настя, привыкшая к пионерским линейкам, где всё было чётко и по делу, быстро заскучала. Её взгляд скользил по мраморным колоннам, портретам президентов с одинаковыми улыбками и люстрам, которые сверкали, как будто их чистили каждые пять минут.

И вот, на каком-то повороте, когда группа остановилась послушать очередную байку про Линкольна, Настя отвлеклась. Она заметила дверь, приоткрытую ровно настолько, чтобы пропустить любопытную пионерку. Дверь была не то чтобы подозрительной, но в ней было что-то… неправильное. Как будто она вела не в очередную комнату с позолоченными стульями, а в другое измерение. Настя, воспитанная на рассказах про Штирлица, не могла устоять. Она скользнула за дверь и оказалась в длинном коридоре, где пахло моющим средством и чем-то ещё — может, историей, а может, просто старыми коврами.

Коридор тянулся бесконечно, как в кошмаре, где ты бежишь, но никуда не попадаешь. Настя шла, пока не упёрлась в тупик, где стоял чернокожий мужчина в синем комбинезоне. Он полировал пол машиной, которая жужжала, как рой механических пчёл. Мужчина был старым — не в смысле возраста, а в смысле какой-то усталой мудрости, которая делает человека похожим на дерево, пережившее сто бурь. На его бейджике было написано: "Джо. Уборка".

— Простите, сэр, — начала Настя, вспоминая уроки английского. — Кажется, я заблудилась. Не могли бы вы подсказать, как вернуться к экскурсионной группе?

Джо выключил машину, посмотрел на Настю и улыбнулся так, будто знал о ней что-то, чего она сама не знала.

— Заблудилась, да? — сказал он, вытирая руки тряпкой. — Неудивительно. Это место построено так, чтобы люди терялись. И не только в коридорах, знаешь ли. В головах тоже.

Настя нахмурилась. Ей не нравилось, когда взрослые говорили загадками. Но Джо, похоже, не собирался её отпускать так просто. Он прислонился к стене, скрестил руки и продолжил:

— Ты из России, верно? Сразу слышно по тому, как ты говоришь. Всё так правильно, будто из книжки читаешь. Слушай, девочка, я тебе кое-что скажу. Тебя сюда отправили не просто так. Не твои учителя, не ваше правительство. Большие шишки. Те, кто рулит всем этим шоу.

— Кто? — спросила Настя, чувствуя, как в груди зарождается что-то холодное и липкое.

Джо оглянулся, хотя в коридоре не было ни души, и понизил голос:

— Глобалисты. Те, кому принадлежит весь мир. Им не нужны ваши земли или нефть. Им нужны ВЫ. Твоя душа. Твой народ. Они тут ферму устроили, понимаешь? А страны? Это просто загоны для скота.

Настя моргнула. Она ожидала, что уборщик скажет что-то про потерянные ключи или пожарный выход, но вместо этого он заговорил, как персонаж из фантастического рассказа, которые она читала в журнале "Техника — молодёжи".

— Они начали тут, в Штатах, — продолжал Джо, и его глаза блестели, как будто он видел что-то за пределами коридора. — Сначала вывели нарциссоидов. Знаешь, таких, кто так себя любит, что других не замечает. Потом пошли психопатопитеки — те, что улыбаются, пока тебе горло режут. Они отточили формулу здесь, а потом отправили её в Европу, Азию, повсюду. Россия — следующая в списке.

Настя хотела возразить, сказать, что это бред, что Советский Союз — страна рабочих и крестьян, а не какая-то ферма. Но слова застряли в горле. Джо наклонился ближе, и его голос стал почти шёпотом:

— Войны, революции, весь этот шум — просто прикрытие. Они перекраивают стадо. Превращают людей в «хомо сатаниус». Без сочувствия, без души, без ничего. Просто машина, которая жрёт ложь и гадит хаосом. Бесполая, без корней, атомизированная. Идеальный раб для их нового мира.

Настя почувствовала, как пол под ногами качнулся. Она вспомнила Саманту Смит, её пустой взгляд и жвачку, которая, казалось, была продолжением её личности. Вспомнила гидов, президентов на портретах, люстры, которые сверкали слишком ярко. Всё это вдруг сложилось в мозаику, и мозаика шептала: "Джо прав".

— Но зачем? — выдавила она наконец. — Зачем им это?

Джо пожал плечами, как будто ответ был очевиден.

— Контроль. Мир из *хомо сатаниус* не задаёт вопросов. Они не мечтают. Они просто подчиняются. А когда у тебя нет корней, сердца, правды — ты просто тень. Легко пасти, легко стереть.

Он замолчал, и тишина повисла в коридоре, как тяжёлый занавес. Настя хотела спросить ещё что-то, но тут за спиной послышались шаги. Это была Саманта, с её кепкой и жвачкой.

— Эй, Настя, ты где? — крикнула она. — Ты, типа, всё пропускаешь! Они показывают спальню Линкольна!

Джо подмигнул Насте, включил свою машину и снова принялся полировать пол. Настя повернулась и пошла за Самантой, но каждый шаг отдавался в голове вопросом: "А что, если он прав? Что, если я уже часть этой фермы?"

Когда они вернулись к группе, гид как раз рассказывал про ковёр, который подарил какой-то восточный лидер. Настя смотрела на него и думала: "Интересно, он тоже «homo satanius»? Или ещё нет?"